2. На коленях у Бога
Марина де Вит
…А у вас бывало такое? Проснешься среди ночи не по причине банальной бессонницы, а от нетерпеливого ожидания утра нового дня, когда обязательно произойдет нечто важное, захватывающее? Неторопливо, с удовольствием, примешь душ, затем лениво попиваешь крепкий кофе из любимой чашечки, поглядывая в окно — уже светает? а сама собрана как кошка, готовая к прыжку…
Покончено с последними приготовлениями: я прощаюсь с провожатыми, еще раз, напоследок, обнимаю дочку и сына, и мне осталось провести всего одну ночь под стук колес да мерное качание вагона.
Наконец, все столичные формальности и суета — визы-паспорта-багаж — уже позади, и, отрезанная от России красной чертой, я опять чувствую себя немного иностранкой, космополиткой в наполненном ожиданием зале вылета Шереметьевского аэропорта.
Как-то непривычно, что на российском рейсе тебя обслуживают европейцы — ирландцы авиакомпании «SkyNet». Стюардессы ежеминутно ослепляют вас улыбками, обещающими высокий сервис и внимание, но вы обольщаетесь ими только до тех пор, пока не убедитесь, что они все разом куда-то испарились до конца полета.
Наконец-то я в Схипхоле, снова… Повеяло чем-то родным и возникло ощущение «дежавю» — это уже было, было… Где же он?
Абель налетел как шторм, глаза в глаза — и мы без слов сжали друг друга в объятиях, не в силах оторваться.
— Какие чудные цветы!, — сказала я, а про себя подумала «Какие чудные глаза».
— Как я соскучился, darling!
Держась за руки, мы понеслись в бар пить кофе.
Как долго я его не видала! Я залюбовалась… Все, за что бы он ни взялся, выглядело неизменно элегантно — уверенные, пластичные движения, прямой взгляд. Чисто выбрит, но виски отросли и нелепо торчат, рубашка неглаженая… да еще этот химический запах от одежды, запертой в непроветриваемом шкафу — запах одинокого мужчины. Неухоженный вид при его педантичной аккуратности уколол сердце. Новая складка на лбу. Порой мне казалось, что я вижу этого мужчину впервые, а в целом это мой, довольно узнаваемый муж. Вне аэропорта стояла ночь, и у нее был запах другого, но тоже моего мира. Мой мужчина был его частью, и мне было уютно и спокойно в нем.
Когда мы съехали на хайвэй, трескотня наших разговоров улеглась. Уверенные большие руки так умело управляют машиной, я всегда любила это ощущение надежности, которому хотелось доверять, к тому же это так сексуально. Было уже поздно. Я на минуту расслабилась, закрыв глаза и мои мысли унеслись куда-то в прошлое.
Так уже было, было тогда, в декабре 99-го. Мы со Славой вернулись в Голландию, прихватив с собой 40 килограммов скарба, но кота Марсика оставили, как будто он был причиной того, что у нас не получалось ужиться. Сын ни в какую не хотел ехать без своего кота, но я приложила все силы, чтоб убедить его, приведя убийственный аргумент, «А ты не боишься, что он не переживет тяжелой дороги еще раз?» С обреченным видом, Славка только хлюпал носом — ничего не поделаешь..
Через неделю наступало Рождество, и этот прекрасный мир блистал, переливался и звенел как некая невиданная нами доселе диковина. Какая я была суеверная тогда! Мне казалось, что если мы встретим новое Тысячелетие вместе, загадав одно желание на троих, оно обязательно сбудется. Желание было одно: устрой все, Господи!
В тот Новый год я впервые наряжала голландскую елку. Мы приготовили друг другу милые подарки, перевязав их разноцветными бантами, накрыли стол праздничной новогодней скатертью и зажгли свечи: повсюду на каждом столике, полочке и окне нашего дома горел маленький огонек.
Воспоминания прерывает резкий аккорд, и гармония куда-то исчезает, потому что вместо пожеланий и поздравлений в момент наступления нового тысячелетия мой муж высказывал какие-то обидно-наставительные, совершенно неуместные слова. Французское шампанское показалось горьким, а салаты — тяжелыми и безвкусными. На улицу вышли соседи, каждому хотелось зажечь свой оригинальный фейерверк. Восклицания, свист ракет и взрывающихся ежесекундно петард. Я держала улыбку, несмотря ни на что, во имя нового Тысячелетия. Гладила по голове сына, восторженно глазевшего на это великолепие (ведь мальчишкам так нравится вся эта оглушающая пиротехника!) и тихо радовалась за него. А сердце уже заволокло печалью, предвестницей тоски…
— Дорогая», — муж положил ладонь мне на колено,
— Мы уже дома» — и поцеловал мне руку.
Лента моих воспоминаний оборвалась. «Ну почему бы взять и не перестать ее прокручивать», раздраженно задала я себе риторический вопрос, надоело носить в себе эту горечь!
Мы поднялись на четвертый этаж уютного многоквартирного дома. Теперь у нас появилась новая квартира в Zwolle, взамен слишком большого и так и необжитого дома в Wognum.
С мужем всегда так приятно и надежно путешествовать, ведь все заботы, чемоданы и обустройство он, как настоящий мужчина, берет на себя, оставив мне ощущение, что меня несет туда, куда мне надо, теплая ласковая рука.
Намиловавшись вдоволь, мы выпили холодное шампанское и закусили мороженым со сливками и фруктами.
— Тольяттинское шампанское все равно самое вкусное, — заявил муж, — французы не умеют такое делать.
Как хорошо я чувствую себя — я дома! Но услужливая память уже подкидывала другое воспоминание о первых месяцах второго Тысячелетия…
Праздники — это здорово! Гости, званые обеды, поездки на машине в новые гости и… в итоге не влезаешь в прежние джинсы. Много позже я узнала еще кое-что: согласно концепции бессодержательных отношений муж изо всех сил выкладывается, обеспечивая семью, уходит в работу или спивается, а жена в то же время страдает от депрессии, занятая постоянной борьбой с лишними килограммами, но! фигура ее все равно продолжает портиться. Так и я, все толстела и толстела.
В перерыве между гостями, домашними делами и посещениями школы (там явно удивились, увидев нас на пороге, но восстановили Славу без единого вопроса), между утром и вечером, мы ссорились и спорили не переставая, в пух и прах, так, что дым стоял коромыслом. Кажется, все это было частью той же самой игры, где мы прилежно исполняли роли мужа и жены.
Впрочем, оттого, что я изо всех сил молчала, ничего не менялось. Снова возникли старые темы разногласий, выскакивая из моего мужа как черт из табакерки. Со временем я даже начала предугадывать, когда они начнутся, и в это время старалась уйти в чтение Библии, мытье посуды, или еще какую домашнюю работу, прервать которую просто так он не мог, ведь работа — дело святое. К старым темам прикрепились новые, с религиозным уклоном, типа доказывания, что нигде в Библии не написано, что надо любить животных, не должно перечить мужу, надо быть послушной женой и почитать мужа и т.д. и т.п.
«КАК надо любить мужа» — этому были посвящены бесконечные походы к местным пасторам, с ангельским терпением объяснявших ему КАК надо любить жену, чтобы она могла любить мужа. Заколдованный круг! Но самое невыносимое то, что он не отстанет от меня, не доказав как он прав, — любой ценой, не осознавая, что одержал Пиррову победу.
Муж твердил, что хочет любить Славу так же как своих собственных детей, но как любил он своих детей? Ограничив общение с ними рамками часов посещения, количеством блюд на воскресный обед и дежурными вопросами? Бедные дети! Мое недоумение по поводу их всегда радостных улыбок прошло, когда я догадалась о том, что они за собой скрывали. Дети заранее знали, что не могут возразить отцу или сказать то, что хотят, потому что отец просто не собирается их понимать, вот и все.
Одинаковые дни проходили чередой. Неотличимые друг от друга, они сменялись все быстрей, сливаясь в один нескончаемый день. Глядишь, скоро отпадет необходимость умываться и причесываться. Что-то произошло со временем. Сколько бы его ни прошло, было ощущение, что реальность — все та же, всегда, всегда!
Жизнь моя кристаллизовалась в нечто неизменное, но повторяющееся, и была похожа на заезженный ролик, где заранее знаешь конец. Мне не нравился ни сценарий, ни моя роль в нем, и я хотела выкарабкаться из этого фильма. Здесь не нужна моя инициатива! безразлично, что у меня есть душа-птица, которой надо летать, а не ходить сытой и довольной, но с обрезанными крыльями, внутри птичьего двора.
Меня не покидало ощущение, что какая-то ошибка разрастается, растлевая все вокруг.
— Пойми, ты втискиваешь меня в какие-то придуманные схемы семейной жизни! твои ограничения лишают меня сил! Я не могу так жить, нет, не могу -, твердила я.
— Любая русская женщина была бы счастлива на твоем месте,- твердил он.
— ОК, только я — не любая, я — другая!…
Лишь исчерпав эмоции в утомительной перебранке, много позже мы могли поговорить конструктивно. Нам обоим было ясно, что ничего у нас не выходит, что это — тупик. Но его ярко выраженный фризский характер не позволял ему ни отступать, ни сдаваться, и он пошел на нестандартное и несвойственное ему решение — компромисс.
— Раз так, — тяжело вздохнул он, — давай попробуем по-другому: будем жить и в Голландии, и в России,
— Проживая часть года здесь и там…, подхватила я.
-Ja, пока все не устроится. А все устроится обязательно!
Игра прекращается и устанавливается перемирие. Действительно, парадокс — так сильно стремясь друг к другу, мы сталкиваемся и больно ударяемся при этом, и разлетаемся в разные стороны.
«Смотри, милая», — усаживая меня на колени, объяснял он, — «мы с тобой — дети Божьи, и сидим у Отца вот так же, на коленях. Конечно, Он все знает и нам поможет — на него вся надежда. Я не хочу жить без тебя, мне надо о тебе заботиться»
…Я только молча кивала в ответ, не надеясь быть выслушанной. Чем дальше, тем меньше я верю красивым и правильным словам. Не позволю убивать ими нашу живую любовь! Я знала, что Бог поможет лишь тому, кто сам себе помогает. Проблема решается, потому что ее решают. В общем, на Бога надейся, а сам не плошай.
Время утекало все быстрее, мне все казалось, я куда-то опаздываю и упускаю что-то, бесцельно проводя здесь, в Голландии, где все так мило, однообразные пустые дни. Это ТАМ что-то происходит, там жизнь бурлит и изменяется.
Второй раз, по накатанному пути, уезжать было легче. Осталось только согласовать общую, формальную версию для недоумевающих родных, друзей и просто знакомых. Так и вышло. Пришла весна 2000 года и расцвел огромный желтый куст в саду, а я, залившись горькими слезами, опять распрощалась с мужем, взяла сына подмышку и направилась на Родину.
Там я была своя, там меня принимали такой какая я есть, то ли от природной доброты и жалости, то ли по наивной неразборчивости, как и всех подряд, от нищих беженцев до разного рода богачей, своих, и чужих. «Хорошо, что есть на свете это счастье — путь домой», вспомнилась старая песня. Там, в просторных сердцах близких, было достаточно места для меня.
Охо-хонюшки, на сердце легла тень той, прежней грусти, — меланхолия? Под ее весом я выдохнула, и этим вернула себя в настоящее. Я мыла фужеры, а муж их вытирал, развеселив меня выражением умилительной преданности в глазах. Чмокнув его щеку, уже становившуюся колючей, я направилась наливать ванну. Так, где-то было ароматическое масло…
— А помнишь, — не отставала память,- было время, — когда тебе надо было спрашивать у него разрешения налить ванну? И как ты не осмеливалась закрывать дверь на ключ, потому что это не разрешалось?…
— Было, было, было, — пропела я в ответ, погружаясь в теплую воду, — но — прошло!
Мы снова вернулись домой, и снова родная сторона приняла нас в свои объятия. Не верьте «доброжелателям» из прессы, красочно описывающих «ужасы» жизни в России. Они оторваны от реальности. Россия продолжает жить жизнью, не более ужасной, чем в других странах.
Дочка с мужем и подруги деликатно интересовались только здоровьем мужа и не заводили трудных разговоров, к которым и я не стремилась. Надо было что-то делать! Я поехала в Москву и восстановила свою лицензию аудитора в Минфине, засев за новый Кодекс. Скажу заранее, что практика моя находилась в плачевном состоянии, я ведь отдала всех старых клиентов и снизила квалификацию, пропустив новые изменения в законодательстве. Изредка появлялись новые клиенты, но возобновить работу в полном объеме не позволяла надежда на восстановление семьи. Посудите сами, ведь, посвятив себя работе, я бы ушла от отношений с мужем! Так я и зависла в неопределенности, как между небом и землей.
Наверняка за оставшиеся до летних каникул 2-3 месяца Славка не нагонит школьную программу, и мы решили, что он пойдет в тот же класс в сентябре. Решили так, и я успокоилась. Я была рада, что он снова носится с друзьями, осваивая на набережной Волги горный велосипед. Мое сердце пело: на лице у него снова появилась улыбка, он загорел и окреп. Мы часто собирались все вместе с сыном, дочкой и ее мужем, они хотели отвлечь маму и «вывозили» меня «подышать» то в лес, то на шашлыки. Некоторые обезумевшие от весны клиенты присылали мне за 50 километров раннюю клубнику. Ко мне постепенно возвращалось утерянное где-то в сказочной стране самоуважение и я снова радовалась жизни.
А муж тем временем звонил мне каждое утро, чтобы сказать «Goede morgen», и вечер, пожелать «Welterusten». Его электронные письма светились той любовью, которую не могли испортить все прежние, так измотавшие меня неурядицы. Я чувствовала притяжение его внутренней, немного наивной прямоты снова и снова. Снова ожили надежда и мечты. Та далекая голландская реальность органично вплеталась в мой актуальный русский мир, она стала его частью. Муж оставался образцом заботливости и не хотел, чтобы я нуждалась, помогая деньгами, которые я при надобности всегда могла получить с нашего семейного счета в ближайшем банкомате.
Омрачало надежду лишь то, что в реальности мало что изменилось в наших отношениях — просто разлука немного облегчила силу переживаний, сняв напряжение, она принесла возможность отдалиться и обойти проблемы стороной. Временами наши взгляды на одно и то же расходились и муж становился непримиримым воителем. Тогда я, по старой привычке, приняла мудрое решение не сообщать ему то, что пришлось бы ему не по вкусу, или, точнее, «не по зубам». Вы же обходите столб не оттого, что вы его обманываете, а всего лишь для того, чтобы не набить шишку. Вот когда я поняла бабушкино присловье «Век живи, а всю ж..у мужу не показывай».
Хотя, подставив одну щеку, готовь другую, так говорится? И мой муж все смелее начал корить меня, доходя в обвинениях до исступления, доказывая, что это я — та причина того, что у нас ничего не получается, и что жена должна быть рядом с мужем. Ему непременно надо было, чтобы мы думали одинаково, и он весь выкладывался, отвергая «неправильное» во мне и насильно насаждая свое, «правильное». Он призывал меня вернуться к нему. Я в ответ приглашала его в Россию, как договаривались. Телефон раскалялся, он сатанел все больше, теряя человеческий облик, и мне хотелось спросить, давно ли ему делали прививку от бешенства. Шутки в сторону: я чуть не плакала от обиды, ведь обвинения хороши только в суде.
— Судя по твоим высказываниям, меня следует хорошенько наказать за то, что я уехала, не так ли?
Страсти достигали высшей точки.
— Ты злишься!
— Я? Откуда ты взяла? Я не злюсь — просто хочу, чтобы…
— Но я же слышу это! чувствую по твоему голосу.
Он никогда не мог признать, что сердится, что «не туда» рулит. Мы заходили в новый тупик и надо было ставить точку. Он что, пристроился распорядителем давать мне указания о том, что я должна и что нет?! Что же делать?
Вне себя от ярости (а временами, от глубокого отчаяния) предлагала развод, швыряя трубку — не нужен он мне в качестве надзирателя! Но муж не давал согласия, ссылаясь на догму «Бог ненавидит разводы». В сущности, я легко могла бы уйти — но тогда я считала, что это только подтвердит его правоту и я останусь виноватой.
— Смотри, одна останешься! — вещал муж. А я и так была одна, наедине с его обвинениями.
Заканчивалось все неизменно одинаково — примирительным «Ik hou van jou». Утром опять начиналась любовь, утром возрождлась надежда. Но он никогда не поддерживал мое предложение разобраться в причинах вчерашнего скандала, все уводил разговор в сторону — только просил прощения. Эти телефонные свары вместе с примирениями пугали своей цикличностью и так угнетали меня своей безысходностью! Как будто горб вины вырастал у меня за спиной. Словом, вечером я «умирала», а по утрам моя вера, надежда и любовь снова неведомым образом возрождались, хоть и замутненные осадком вины.
По непонятной моим друзьям и близким причине я не разводилась. Но я то знала, что это слишком простой выход. Я должна найти такое решение, которое разорвет заколдованный круг проклятия. Надо собрать случившееся в целую картину и понять ее смысл.
В отсутствие клиентов я занялась поиском путей выхода из тупика, я освоила килограммы христианской, а затем горы психологической литературы по семейной терапии. Книги — этот уникальный человеческий опыт Лесли Камерона, Доктора Бьюдженталя, Виктора Франкла, Ирвина Ялома и Фрица Перлза — были проглочены мною с жадностью голодного измотанного дорогой путника. Я хотела сама докопаться до истинных причин того, почему наш брак не работает, но… оказалось, что прежде, мне нужно постичь самое себя.
Меня заботил вопрос: виновата ли я? На уровне ума я знала, что нет. Разве я такая беспомощная, что не могу увернуться от ненужной мне боли? Но продолжала болезненно воспринимать незаслуженные упреки мужа и его равнодушие к моим чувствам. Я рыдала, и мои слезы были слезами отчаяния, тонувшими в океане депрессии.
Однажды меня до глубины души задела прочитанная история девушки, занятой бесплодным самобичеванием, и я узнала в ней себя. Мои слезы — это инструмент для самобичевания. Мне плохо, я опять недовольна собой! — но душа на этом почему-то успокаивается. Чем хуже, тем лучше? Неужели я- мазохистка, обращающая боль на себя?
Мне хорошо! но я не чувствую себя счастливой: жду подвоха. Раз я так долго чувствовала себя несчастной, не пора ли мне попробовать быть счастливее?
Прошло время, и мне опротивело обвинять себя и тратить энергию и жизнь на удовлетворение боли. Я бичевала и отвергала себя вместо того, чтобы обратить отвержение и бичевание наружу, на обидчика, — догадалась я. Из деликатности, воспитанности, а может, из прирожденной робости, я не смела этого делать, чтоб не ранить его. Но однажды я не стала сдерживать чувства, прямо признавшись себе, что я ненавижу в нем: деспотизм и лицемерие, — в моем воображении возник образ сентиментального тирана — фу, какая гадость! Я вылила все в письме и послала его, не забыв сказать, что он свободен. Удивительное дело, вскоре ненависти не осталось места в душе, и я, опустошенная, поняла, что все еще люблю его, несмотря ни на что, просто так, «нипочему».
Теперь я могла более спокойно и трезво взвесить и проанализировать ситуацию. В начале наших отношений моя пассивность вкупе с его активностью создавали увлекательную игру для нас обоих. Теперь же пассивность искажена, приобрела угодливый характер, естественным образом вызывая его агрессивность (по принципу: кто боится, того и побьют — ведь страх вызывает агрессию) — а все вместе превращалось в яркий патологический спектакль, в котором мне отводилась роль «свиты, играющей короля». Мне открылось, что я «ведусь» в чужой и ненужной мне игре. Тогда я еще не знала, что из этой игры можно выйти без отчаяния и злобы, без груза вины, сохранив привязанность. Мне просто нужно было спуститься со сцены в зрительный зал, но я была зависима и еще не готова к свободе. Ну и ладно! По крайней мере, всегда можно бросить телефонную трубку!
Однажды до меня дошло: да он, как слон, попавший в посудную лавку, просто не понимает, что делает мне больно! — и я принялась «помогать ему меня понимать». Я читала, делая открытия, выстраивая в сотнях своих писем стройные ряды доказательств, фактов со ссылками на авторитеты, о семейных отношениях. Авторитеты писали о причинах неудачных браков, о детской травме, незрелости, бессодержательности отношений, социопатии, гордыне и горечи и я рассчитывала, что он прислушается к их голосу и логике. А Васька слушал да ел. Но, читала я для него и про него — а вычитала про себя! Скажу вам сразу, что он отверг практически все мои настойчивые попытки помочь открыть ему глаза.
Тогда я не понимала простую вещь: люди никогда не верят в сказанное — им всегда приходится доходить до всего самим.
Ну вот, высказалась… Только после этого я поняла: не мое это дело — правдоискательство, это дело его совести. Я знаю, что Бог говорит с нами голосом нашей совести.
Я вдруг, как воочию, увидела ту притчу: сидя на коленях у Бога, мы тянемся друг к другу, связанные сверкающей ниточкой — Его любовью. Он сводит колени и с любопытством смотрит, что из этого выйдет. Когда мы сталкиваемся, размахивая руками и словами, Ему приходится развести Свои колени, чтоб мы не поранили друг друга. Нить при этом утончается, но все же не обрывается, не перестает быть…
В спальне было прохладно. Он ждал меня, я ощущала это его истомленное ожиданием нетерпение. Это случается всегда как в первый раз, как непостижимая тайна, как открытие, которое делаешь снова и снова, каждый раз удивляющее своей нежной силой и страстью, и никогда не надоедающее.
Ясно одно: то, что произошло и происходит с нами сейчас — сильнее нас. Та ниточка, что связывает нас и не перестает — ну с чем ее можно сравнить? Вы видели как растет амариллис? — эта тяга, нежность, сила и красота…
Как брат с сестрой, целомудренно обнявшись, мы прижались друг к другу покрепче, чтоб не пропасть по одиночке.
Имена в рассказе изменены.